Здравствуй, Ирландия. Глава 1. “Самая крупная деревня в Европе”.

Командировка в новую страну раньше предполагала смену корреспондента, и я приезжал на все готовое.

Меня ожидала служебная квартира, мебель, посуда, машина, средства связи, короче, все необходимое для того, чтобы приступить к работе немедленно, не отвлекаясь на обустройство жилья. На этот раз приходилось начинать с нуля.

Из аэропорта я отправился в город на “форде” местной сборки, арендованном у компании “Херц”, броского красного цвета. На мой взгляд, для полной гармонии за рулем такого аппарата должен восседать пожарный в старомодной каске или, на худой конец, блондинка в наряде африканского воина, решившего свести счеты с обидчиком из соседнего племени, и я как-то пожаловался на свою долю ирландским коллегам. Черствые души, они не проявили и тени сочувствия, только спросили с издевкой: “А какой цвет вы могли бы предложить “красному” журналисту?”

По-видимому, я был недостаточно “красным” и предпочитал автомобили, которые не служат иллюстрацией к бою быков, но на приобретение служебной машины, под громкие стоны валютно-финансового управления, ТАСС выделил сумму, способную покрыть лишь транспорт, бывший в употреблении. Деньги перевели на мой личный счет в филиале канадского банка “Нову Скошиа” в Дублине, что спасло меня на первых порах от многих неприятностей, поскольку в то время объявили забастовку служащие национальных банков.

Несколько месяцев в магазинах продавцы принимали банковские чеки, веря на слово покупателям, а пабы служили конторами менял, потому что только там водились ассигнации и звонкая монета. Завсегдатаи имели возможность получить наличными за чеки, которыми выдается зарплата, но “живые” деньги были в редкость. Именно поэтому мне посчастливилось купить темно-синий “форд-корсар” со значительной скидкой, когда на фирме узнали, что я могу снять со счета большую сумму наличными.

Поселился я в гостинице “Джурис”, и не ошибся, хотя на нее пал выбор исключительно из-за названия, созвучного моему имени. Номер крохотный, строго одноместный, в жестких рамках выделенных мне на жилье средств, мебель старомодная и очень удобная, телефон под рукой. В ресторане кормят вкусно и сравнительно дешево. Гостиница находится в самом центре города, на расстоянии пешего перехода прогулочным шагом до редакции любой газеты или министерства, так что можно было оглядеться по сторонам, не спеша, но поторапливаясь. Очень хотелось воссоединиться с семьей, однако до ее приезда следовало подыскать квартиру и немного осмотреться.

Из Лондона Дублин представлялся провинциальной копией британской столицы, а его обитатели – ирландским вариантом англичан. В английских книгах и статьях по Ирландии возможные различия между двумя странами и народами объяснялись “непостоянством ирландского характера, нежеланием и неумением ирландцев найти вовремя приемлемый для обеих сторон компромисс”. В английских фильмах, по которым за границей чаще всего судят об Ирландии, ирландцы обычно изображались в виде таинственных фигур в длинных темных плащах и низко надвинутых на глаза черных шляпах, с пистолетом или дымящейся бомбой в руках. События с участием этих мрачных личностей развивались, как правило, на фоне старых, отживших свой срок зданий и непременно в дождь.

Мои английские коллеги настоятельно советовали для акклиматизации заранее как можно ближе познакомиться с “гиннессом”, темным бархатным пивом, которое принято считать чуть ли не национальным напитком ирландцев. “Если вы до отъезда войдете во вкус “гиннесса”, – втолковывали мне знающие люди, – встречи в Дублине не будут вам в тягость, и нужная, самая доверительная информация потечет рекой”. “И вообще, – заверяли бывалые журналисты, – русские должны чувствовать себя в Ирландии, как рыба в воде. Конечно, при условии, что воду пить не придется”.

На поверку оказалось, что трудно представить две столь непохожие страны в такой непосредственной близости. Ни в облике городов и сел, ни в самом укладе ирландской жизни, народных обычаях и традициях нет ничего общего с Англией. О былом английском господстве говорят только уцелевшие кое-где постаменты памятников да английская речь, изрядно сдобренная характерным ирландским акцентом, который оказал немалое влияние на американское произношение. И вкус “гиннесса” в Дубине не такой, как в Лондоне, более мягкий, хотя члены правления пивоваренной компании заверяли меня, что он везде одинаков, “хоть в Европе, хоть в Африке”. Правда, за бокалом ароматного ирландского виски, крепость которого ценят по достоинству и директора фирмы “Гиннесс”, они охотно признают, что пиво из Дублина ни с чем нельзя сравнить.

У вечно загруженного работой порта в тихие воды реки смотрятся дорические колонны Старой таможни, увенчанной национальным гербом и аллегорическими фигурами, которые олицетворяют Атлантический океан и крупнейшие реки Ирландии. На страже границы между портом и городом стоит мост О’Коннолла, ширина которого превышает его длину, что высоко ценят прохожие и автомобилисты. Выше по течению Лиффи вздыбился горбатый мост Пенни-бидж, за переход по которому в старину платили один пенс, осуществив затаенную мечту незабвенного мэра Москвы Юрия Лужкова, когда за каждый шаг по столичной земле взимается плата. По обе стороны оживленной набережной толпятся магазины, гостиницы и пивные, создавая атмосферу праздной суеты. Поодаль возвышается купол здания суда – Фор-кортс, зорко охраняемый статуями Справедливости, Мудрости, Милосердия и Власти. Последняя скульптура выглядит лучше всех, как-то более солидно.

Возведенные в ХYIII веке Старая таможня, Фор-кортс, закопченные временем стройные колонны Национального банка (в прошлом там заседал ирландский парламент) да Ленстер-хаус, нынешнее здание парламента, по слухам, послужившее прототипом для Белого дома в Вашингтоне, – вот, пожалуй, и все, чем может похвастаться столичная архитектура. Да еще вокруг площадей в самом центре города рассыпаны невысокие изящные здания, ровесники Старой таможни. Не та уж много старины в Дублине, и он поменьше Праги, Будапешта и Копенгагена и с менее длинной родословной.

Гэльское название ирландской столицы “Бейл ата клот” означает “город на переправе с препятствиями”. Люди начали селиться в устье Лиффи, вероятно, около двух тысяч лет назад. Во всяком случае, на карте Птоломея, созданной в 140 году нашей эры, на этом месте обозначено поселение Эблана. В 837 году в этот район заходила норманнская флотилия в составе шестидесяти кораблей. Четыре года спустя норманны основали город Дублин, название которому – “черная заводь” – дали, видимо, воды реки Лиффи, темнеющие при встрече с морскими волнами. Город был административным центром норманнских владений в Ирландии и главным пунктом связи со Скандинавией. С XII века начинается завоевание соседнего острова англичанами, и в 1215 году по распоряжению английского короля в Дублине возвели замок, напоминающий зимний полдень перед первым снегом.

О Дублинском замке, куда сейчас приглашают беззаботных туристов любоваться картинами, коврами и канделябрами, ирландцы отзываются крайне сдержанно. В свое время там размещалась резиденция английских правителей, а рядом – штаб-квартира тайной полиции, и комнаты замка обагрены кровью вождей Пасхального восстания 1916 года в Дублине. К слову сказать, при расправе с повстанцами английская артиллерия не пощадила ни Старой таможни, ни Фор-кортс, и пришлось затратить немало сил и средств, чтобы восстановить их в прежнем великолепии.

Важнейшие министерства, парламент, редакции основных газет, Национальный музей, картинная галерея – все расположены в центре города, и обойти их можно за сравнительно короткий промежуток времени. В Национальной картинной галерее представлены полотна ирландских мастеров и живописцев разных стран, не претендующие на звание мировых шедевров, а на верхнем этаже развешаны старинные русские иконы из коллекции Наташи Аллен, супруги автора “Истории Украины” и “Истории грузинского народа” Уильяма Аллена. Он рассказывал с большим теплом о своей поездке в 1950-х годах в Тбилиси, где после выступления по телевидению его принимали как самого дорогого гостя, а водители такси отказывались брать плату за проезд. Последнее обстоятельство очень впечатлило историка, и беседа за ужином в его доме была посвящена грузинскому гостеприимству и бескорыстию.

* * *

Приглашение в гости к Алленам поступило после того, как моя супруга, Ирина, выразила желание познакомиться с настоящим миллионером. Захотелось, видите ли, бывшей комсомолке живьем увидеть пузатого дяденьку в цилиндре с торчащей изо рта длинной сигарой, как обычно изображали в советской печати “владельцев заводов, газет, пароходов” и массы иных вещей. За помощью мы обратились к Мартину Бейтсу, преподавателю университета и выпускнику английской школы военной разведки с хорошим знанием русского языка. Мы дружили семьями по взаимной симпатии, и у меня ни разу не возникло гаденькое подозрение, что Мартин встречается с нами по долгу службы. Друг семьи не подвел, и вот мы у цели, где мою супругу ожидало жестокое разочарование.

Миллионер оказался энергичным пожилым мужчиной без намека на лишний вес, среднего роста, в костюме из дешевого магазина. Дымящейся сигары и цилиндра не наблюдалось. Один из самых богатых людей Ирландии жил в скромном двухэтажном домике, неотличимом от жилища тысяч ирландских семей со средним достатком. При нашем появлении в гостиной из кресла встала молодая женщина, представленная как вторая жена хозяина дома после Наташи. Она поздоровалась, снова села, взяла отложенный белый платок и вернулась к вышиванию, пока ее муж потчевал гостей напитками.

Таков ритуал приема гостей в Ирландии. За “Милости просим. Рады вас видеть. Как поживаете?” следует “Что будете пить?” Предлагаются на выбор прохладительные и спиртные напитки. Со стаканами в руках протекает вступительная беседа, начинаются поиски общих тем. Затем приглашают к уже накрытому столу, и под звон бокалов, легкий перестук ножей и вилок гости и хозяева приступают к более содержательному разговору.

Когда пустеют блюда и тарелки и умиротворенные гости откидываются на спинки стульев, дамы встают, помогают хозяйке дома убрать со стола и удаляются в соседнее помещение. Хозяин торжественно извлекает из домашних закромов и разливает мужчинам порт, густое темно-красное вино, предлагает сигары. Комната заполняется дымом, происходит обмен скабрезными анекдотами, обсуждаются деловые вопросы. Возвращаются дамы, появляются кофе, чай, сладкое, идет легкий треп. Хозяева выглядят утомленными, говорить не о чем, гости откланиваются.

Без тени смущения вторая жена Уильяма Аллена, наследница огромного состояния, сообщила, что платки, которые она вышивает, уходят почтой сестре в Канаду для продажи. “Ведь мне нужны деньги на карманные расходы”, – пояснила она с милой улыбкой. Нас это несколько озадачило, но все стало на свои места, когда после ужина миллионер достал из кармана пачку сигарет, закурил, но гостям не предложил. Позже охотно потянулся к протянутой моей супругой пачке.

На обратном пути Ирина вначале возмущалась, потом ее осенило: “Теперь понятно, почему у него много денег. Он же экономит во всем, на мелочах, считает каждый пенс”. Повернулась ко мне и радостно выдохнула: “Как хорошо, что ты не миллионер”. Среди ирландцев, к слову сказать, миллионеров тоже крайне мало.

Окрыленный неожиданной похвалой, я с удвоенной энергией продолжил знакомство с Дублином. На выезде с моста на центральную О’Коннолл-стрит, самую широкую магистраль в городе, меня встретил многоликий памятник Даниэлю О’Конноллу, первому лорд-мэру столицы Ирландии, лидеру борьбы за гражданские права ирландцев в начале XIX века. На противоположном конце улицы уходит факелом в небо обелиск в честь другого вождя национального движения – Чарльза Парнелла.

Недалеко от него взметнулись лебеди над памятником ирландским патриотам, павшим в боях за свободу и независимость своей родины. Местами на улицах города попадаются статуи святых, любовно прижимающих к груди кресты либо грозно потрясающих ими в воздухе над головами безмятежных прохожих. К счастью для Дублина, там нет ни одного каменного идола с перстом, указующим, что товарищи идут правильным путем.

Вся О’Коннолл-стрит и отходящие от нее переулки – непрерывный ряд магазинов и увеселительных заведений. В этом районе жизнь бьет ключом почти до рассвета, когда ночные клубы покидают засидевшиеся посетители, блаженно вдыхая полной грудью свежий воздух, а из дискотек вываливаются группы подростков, одуревших от неумолчного грохота музыки и резкой смены красок световых лучей. Они напоминают шахтеров, поднявшихся из забоя после тяжкого трудового дня, только лица не черные, а отдают синевой. Разговаривать друг с другом их отучил рев мощных динамиков, в глазах рябит, уличная тишина давит на барабанные перепонки, и они выстраиваются у кромки тротуаров, “голосуя” попутным машинам, чтобы оказаться дома до восхода солнца.

* * *

В лабиринте узких улочек, разбегающихся от О’Коннолл-стрит, где чужеземцу не поможет и нить Ариадны, по одну сторону раскинулась голосистая толкучка, где можно купить по бросовой цене все – от поношенной шубы до пивной кружки с легкой щербинкой, и качество товара будет соответствовать цене до цента. Подобные распродажи старых вещей, которые вечно путаются дома под ногами, выбросить жалко, а продать трудно, получили неласковое имя “блошиные рынки”. Они пользуются широкой популярностью в других странах Европы и в Америке, потому что настоящие охотники по магазинам всегда тешат себя надеждой найти продавца, обычно преклонных лет, не знающего истинной стоимости предметов, которыми он торгует.

По другую сторону центральной магистрали разместился иной рынок. В свое время его окрестили бы в Москве колхозным, а назвать теперь фермерским язык не повернется, так как все привозное. В Дублине царит отечественный продукт. Над грудами овощей и фруктов, аппетитно разложенных на тележках, колдуют разбитные торговки, зазывающие покупателей пронзительными криками, напоминающими знаменитый одесский Привоз:

“Дорогой, купи мои помидоры, и тебя снова полюбят девушки!”, “Не проходи мимо экологически чистой картошки. Бери больше, и тебе улыбнется семейное счастье”. Прохожим предлагают румяные яблоки, дают понюхать их и пощупать, а затем следует сложная махинация с бумажным кульком, и уже дома долго удивляешься, как при таком изобилии плодов земли сумел выбрать далеко не самое лучшее.

За мостом от О’Коннолл-стрит изогнулась изящной дугой Графтон-стрит, средоточие больших и малых магазинов – от просторных залов с зеркальными дверями и необъятными витринами, манящими разнообразием и пестротой товаров, до узких щелей в стенах домов, куда протискиваешься с видимым усилием. На вывесках бывает так и написано: “Дыра в стене”. Основная проблема в крупном торговом центре – завоевать внимание и доверие продавца, а в небольшой лавке, где свобода маневра ограничена, – уйти из цепких объятий владельца без серьезных финансовых потерь.

В розничной торговле оперируют сотни ирландских и иностранных фирм, в том числе с мировым именем, и при всем желании нельзя пожаловаться на скудость ассортимента товаров, хотя далеко не всегда их стоимость соответствует качеству. В последние годы все острее ощущается конкуренция со стороны новых стран-членов Европейского сообщества, в частности, Польши, наладившей производство дешевого ширпотреба, а также китайцев, великих имитаторов товаров с многообещающими ярлыками.

В водоворотах озабоченной толпы, мечущейся от одной двери к другой, выплывают тихими островками начинающие живописцы, проходящие обучение в художественной школе Дублина. Юноши с традиционно длинными и плохо промытыми волосами, ниспадающими нечесаными прядями на худые плечи, расписывают цветными мелками плиты тротуара. Рождаются лики, люди, звери, и прохожие почтительно обходят эти недолговечные полотна, которым явно не суждено попасть в Национальную картинную галерею. Сердобольные граждане швыряют в небрежно брошенные рядом кепки звонкую мелочь. Она пойдет на пропитание, холст и краски для студентов. На бойких торговых улицах, возбужденных гонкой за призрачной дешевизной, работают бродячие музыканты, певцы, акробаты, актеры и прочий предприимчивый люд.

На почтительном удалении от солидных памятников, дорогих магазинов и серьезных учреждений к центру города примыкают рабочие кварталы неприглядных сивых строений, судя по внешнему виду побывавших в разных переделках. Дома лепятся друг к другу, как ласточкины гнезда, а в крохотных квартирках тесно и многолюдно, как в бомбоубежище, и остро не хватает самых элементарных удобств.

В то же время пустуют сотни комфортабельных домов и квартир, хозяева которых зарятся на клиента с тугим кошельком. Иногда их тайком занимают “скваттеры”, участники кампании против бездомности. Вместе с женами и детишками они зачастую неделями держат оборону от нарядов полиции, привлекая внимание общественности к необходимости решить серьезную жилищную проблему.

Семьи с достатком предпочитают селиться в пригородах, ближе к морю, но вдали от порта, в Доки, Киллайни, Донлири и Хоусе. Дома на окраинах не пронумерованы в отличие от своих собратьев, скучившихся в центре города, а носят звучные имена, подобно кораблям. Чаще всего их названия напоминают хозяевам об экзотических местах, где был проведен медовый месяц перед покупкой жилища, и улицы пестрят миниатюрными “Ниццами” и “Неаполями”.

Полет фантазии заводит домовладельцев и в более отдаленные уголки земли, и в районе Доки за массивным забором скрывается “Одесса”, а на холме в Киллайни горделиво красуется двухэтажный “Санкт-Петербург”, хотя нынешние жильцы и не могут припомнить, откуда пошли эти имена. Особенно чувствуется влияние католической религии, заполонившей горбатые приморские улочки “Святыми Мариями”, “Святыми Терезами” и обязательными для Ирландии “Святыми Патриками”. Мимо таких домов проезжаешь, как сквозь строй монастырей.

Почтальоны, говорят, привыкают и жалуются только на невоспитанных собак, большую редкость в Ирландии, где незнакомца на пустынной улице скорее облает подвыпивший прохожий, чем бродячий пес. В таких условиях чужестранцу очень нелегко отыскать нужный адрес без специальной подготовки и обширных знакомств.

Приходится вышагивать улицы из конца в конец, тщательно всматриваясь в деревянные и медные таблички, а дома в пригородах отстоят друг от друга на многие десятки метров, и замысловатый шрифт надписей полностью сбивает с толку непосвященных в тайны древней ирландской письменности. Спрашивать дорогу у соседей не принято, и мешают грозные предостережения на воротах: “Осторожно, злая собака”. Собака может оказаться доброй и ласковой, но не пойдешь же проверять с риском для собственных штанов.

* * *

Помнится, мне стоило большого труда найти дом известного ирландского художника Шона Китинга, розысками которого я занялся после телевизионной передачи о его творчестве. Координаты дома Китинга знал каждый, к кому мне случалось обратиться за помощью. Разъяснения давались такие точные и столь насыщенные подробностями, что это невольно запутывало и вынуждало останавливать и расспрашивать других прохожих.

Наконец, стала видна крыша дома, укрывшегося в рощице деревьев, каким-то чудом избежавших топора строительных подрядчиков. А может, и не чудом. В Ирландии к деревьям относятся бережно и топором зря не размахивают. К дому Китинга вела узкая дорожка, и пришлось неистово тормозить, когда из-за крутого поворота навстречу неожиданно вывернуло стрекочущее сооружение, окутавшееся при остановке густым облаком сизого дыма.

При ближайшем знакомстве необычный аппарат оказался самым настоящим двухместным автомобилем, сколоченным из досок и ящиков и приводимым в движение лодочным мотором. За рулем сидели двое мальчишек, охотно продемонстрировавших способность их творения давать задний ход и сигналить зычным дьяконским басом. Юные механики представились как внуки Шона Китинга, о которых он позже сказал: “Художники были в нашем роду, члены парламента, а теперь вот растут специалисты по инженерной части, изобретатели. Время ныне техническое”.

Шону Китингу давно перевалило за восемьдесят лет, но заслуженного пенсионера, смирно греющегося под солнышком, из него не получилось. Его трудоспособности и кипучей энергии могли бы позавидовать цветущие юноши, и он сохранил прекрасную память, острый ум и твердые суждения о политике и мире искусства. “Самый верный способ уберечься от старости – это любимая работа”, – объяснил секрет своей второй молодости художник.

Сравнительно недавно он начал изучать французский язык, готовясь к поездке в Париж, “на родину художников”. Свободно говорил по-ирландски, что дается далеко не всем его согражданам, для которых родной язык – всего лишь один из предметов школьной программы. Когда зашла речь о творчестве русских живописцев, Шон Китинг лукаво прищурился и вставил по-русски: “Народное. Вы ведь так говорите, неправда ли?” Выяснилось, что художник “совсем недавно и немного” заинтересовался русским языком и собирается посетить Москву. К сожалению, этим планам не суждено было сбыться.

Шон Китинг родился в 1889 году в бедной семье, и с раннего детства испытал нужду и лишения. Уроженец города Лимерик, он окончил техническое училище, затем поступил в художественную школу в Дублине, в начале нового столетия поехал на заработки в Англию, но надолго там не задержался и вернулся на родину. Несколько месяцев в году художник проводит на Аранских островах у западного побережья Ирландии, испокон веков исправно поставлявших эмигрантов в Северную Америку, Англию и Австралию, и сцены их прощания с семьями запечатлены на его картинах.

В 1921 году в Дублине была организована первая выставка работ Шона Китинга. Их главный герой – человек труда: рыбак, фермер, рабочий, инженер, женщина-мать, женщина-труженица. Китинг – художник-реалист, который в пору повального увлечения на Западе абстрактным искусством продолжал писать портреты живых, настоящих людей. “Вы спрашиваете мое мнение об абстракционистах? – усмехнулся он. – Так какое здесь может быть мнение! Если человек способен передать жизнь, как она есть, он становится художником. Если нет – из него получается поборник абстрактного искусства. Мы и без того не так хороши собой, чтобы делать из нас уродов на полотне, а потом еще и разъяснять, что получилось”.

Другая тема творчества Шона Китинга – борющийся народ Ирландии. Это портрет “Большого Джима” Ларкина, известного профсоюзного лидера, организатора многих успешных забастовок. Это портреты руководителей восстания 1916 года в Дублине, картины “Люди Запада” и “Люди Юга”, на которых изображены не по годам серьезные молодые люди, сжимающие в руках винтовки, бойцы Ирландской республиканской армии.

Шон Китинг никогда не был модным или придворным художником, не писал портретов государственных сановников или жен банкиров, не бросался из одного течения в искусстве в другое, чтобы показаться “современным”, не гнался за легкими деньгами и не искал дутых почестей. Слава пришла к нему своим чередом, и его произведения экспонируются в Национальной картинной галерее, а выставки картин проводились в Дублине, Лондоне, Нью-Йорке и других городах. В последние годы своей жизни Шон Китинг продолжал писать портреты, пейзажи и картины из жизни строящейся и развивающейся Ирландии. Таково полотно “ГЭС Шэннона”. Не забывал он, естественно, и о Дублине.

* * *

Ирландская столица с годами все больше разрастается, и на ее окраинах возникают новые жилые массивы, торговые центры, небольшие промышленные предприятия и мастерские. Здесь нужно отдать должное дублинским строителям и городским властям: они не забывают о подъездных дорогах, магазинах, прачечных, химчистках, парикмахерских, автостоянках и увеселительных заведениях, когда сдают в эксплуатацию новые кварталы. К приезду новоселов все готово, и никто их не вынуждает брести к дому по колено в грязи, сторожко обходя по пути канавы и колодцы будущих коммуникаций.

Сегодня Дублин – крупнейший промышленный, торговый и культурный центр, занявший двадцать второе место по стоимости жизни среди городов мира в начале нового тысячелетия. В столице проживает около миллиона человек, почти четверть населения республики, но суеты, озабоченности, тесноты, желания сказать или сделать гадость случайному соседу в автобусе или на уличном переходе – не ощущается.

Дублин по-прежнему во многом сохраняет облик города безмятежного прошлого с его размеренной мирной жизнью, без примеси виртуальных фантазий, а не напористого настоящего, загнавшего мирного пешехода в высотный дом, чтобы при первом удобном случае задавить его на скоростном шоссе. Ирландский писатель Брендан Бихан, никогда не стеснявшийся в выражениях, называл Дублин “самой крупной деревней в Европе”, где все знают всех и все обо всем, и можно прожить жизнь в покое и согласии с самим собой и своими близкими.

О’Коннолл-стрит всей при всей ее впечатляющей ширине чаще всего представляет собой сплошную уличную “пробку”, чадящую выхлопными газами от края до края, от памятника до памятника. При этом никто не волнуется и особо не переживает, не терзает нервно сигнал автомобиля и не ругается, а в автобусах между делом заводятся приятные знакомства. Но даже при высокой загруженности проезжей части соблюдается строгий порядок в районе переходов типа “зебра”, на которых пешеходы пользуются правом полной неприкосновенности, а водитель обязан остановиться, куда бы он ни спешил, как только человек сойдет с тротуара на мостовую.

В местах, где набирается мало желающих пересечь улицу, установлены светофоры с кнопками, которые нажимают пешеходы, чтобы включить красный свет и беспрепятственно перейти на другую сторону, но эти кнопки часто выходят из строя, потому что они неодолимо влекут мальчишек в свободное от школы время, когда руки действуют помимо головы.

Правила дорожной субординации разрабатывались явно без учета традиций, привычек и склонностей ирландцев. Они пересекают улицы нарочито неспешно, презрительно повернувшись спиной к движению, предварительно избрав в самый неподходящий момент наиболее неудачное место для опасного маневра. Этим особенно грешат дамы преклонного возраста, видимо, свято веря в божье провидение. Доведенным до белого каления водителям предоставляется возможность самим выпутываться из создавшейся ситуации. Но они не остаются в долгу и ведут себя так, будто кроме них никого на дороге нет.

Сидя за рулем, нельзя отделаться от впечатления, что автомобилисты-любители одержимы желанием совершить убийство или покончить с собой. Правда, не следует забывать, что до начала 1970-х годов водительские права можно было заполучить в любом почтовом отделении, где не требовалась справка о душевном равновесии, и никто не интересовался умением водить машину, а также знанием дорожных знаков и правил, были бы деньги на оплату прав.

Прожив долгое время в Ирландии и приняв посильное участие в тамошнем движении по улицам и шоссе, я невольно начал склоняться к мысли о существовании некой верховной силы, питающей добрые чувства к жителям страны. Разве только этим можно объяснить тот факт, что ирландцы продолжают жить и здравствовать при их полном пренебрежении ко всем и всяческим правилам.

В этом у нас немало общего, а расходимся мы, когда речь идет о жилье. В Москве при возведении зданий всегда стараются втиснуть как можно больше людей на ограниченной площади, надстраивая этаж за этажом. В Дублине только гостиницы, деловые конторы и государственные учреждения поднимаются выше двух-трех этажей, что им положено по чину зданий общественного пользования. Да еще по дороге к аэропорту одиноко и голо торчит на обширном пустыре группа многоэтажных строений. При известной доле патриотизма их можно было бы назвать “Новыми Черемушками”, если бы строители при Хрущеве заботились о комфорте жильцов.

Городские власти испытывали серьезные затруднения при заселении этого жилого комплекса. Ведь жители Дублина предпочитают индивидуальные небольшие домики хотя бы с крошечным, пускай чуть больше носового платка, участком земли. Нет, не ради мешка картошки или пучков зелени, выращенной на своем огороде, а чтобы иметь свой уголок, где могут играть дети среди любовно ухоженных кустов в тени деревьев. Многие ирландцы вполне искренне полагают, что не способны жить выше второго этажа – это вызывает у них головокружение, понижение тонуса и общее отвращение к жизни.

В итоге большинство жилых зданий делится на две категории – одноэтажные “бунгало” и двухэтажные “дома” с холлом, гостиной и кухней внизу и спальнями наверху. Ирландия уникальна в Европе в том отношении, что восемьдесят процентов домов в стране принадлежат проживающим там семьям, в то время как на европейском континенте нормой является аренда жилья.

При неустойчивой, как ирландский характер, погоде и резких скачках температуры воздуха встает вопрос об отоплении, который каждый ирландец решает по своему усмотрению. Как правило, дома обогреваются каминами, пожирающими массу торфа, угля и дров. В гостиной они хорошо смотрятся, и гости не жалуются, но в других комнатах может царить арктический холод. Находчивые ирландцы оправдываются тем, что легкий морозец закаляет организм, стойко противостоящий простудам и прочим болезням, а заодно придает неповторимый румянец женским лицам и в немалой степени способствует росту народонаселения.

Дома побогаче оборудованы индивидуальной системой центрального отопления. За стеной кухни или в подвале гудит, посапывает и бьется в истерике хитроумная машина, которая гонит горячую воду по радиаторам и вселяет священный трепет в робкие сердца домашних хозяек. Во дворе высятся огромные баки с мазутом, о своевременной доставке которого забывать не рекомендуется. А есть еще форсунки, которые то ли подгорают, то ли прогорают, и надо время от времени их проверять и чистить.

Горячая вода азартно течет из кранов, но экономить ее надо во всем, и ванну принимать, памятуя о ближнем. Если стоять под душем долго и с удовольствием, другим членам семьи придется ждать, пока в баке нагреется очередная порция воды. После знакомства со всем этим сложным хозяйством возникает тоска по московской квартире, где бывает стабильно тепло и горячая вода подается без ограничений, если, конечно, ее не отключат на мистическую “профилактику”, или работники коммунальных служб придумают иную каверзу.

Есть еще одно, и весьма существенное, отличие от нашей системы с ее принудительной температурой батарей центрального отопления, не имеющей никакого отношения к смене сезонов, морозам и оттепелям, состоянию здоровья и пожеланиям жильцов. В Москве батареи могут быть очень горячими, чуть теплыми или холодными в зависимости от возраста труб, их настроения или очередного планового запоя чумазого дяди Васи в котельной.

В Ирландии централизация не в почете, и обитатели домов, где работает отопительное устройство индивидуального пользования, так же индивидуально решают, какую температуру поддерживать в своей комнате. При условии, что регулятор исправен. В противном случае приходится звонить на фирму, откуда пришлют специалиста, услуги которого стоят недешево. Поэтому несложные ремонтные работы ложатся на плечи хозяина дома, и очень популярны книги и брошюры под общим наименованием “Сделай сам”. Если же места для баков с горючим во дворе не находится или берет верх любовь к газонам или домовладелец не может позволить себе необходимых затрат, о центральном отоплении остается только мечтать и молиться в надежде на благодать, нисходящую с небес.

Для общения с силами, которые предопределяют нашу судьбу и походя решают для нас житейские проблемы, в Дублине созданы почти идеальные условия. Во всех стратегически важных пунктах размещаются скромные церкви и помпезные соборы, словно контролирующие жилые кварталы и места отдыха. Недалеко от центра над набережной нависает громада собора Христа, безликого снаружи, а внутри изукрашенного тонкой резьбой по камню, ажурными сводами и колоннами.

В стороне от Фор-кортс приютилась небольшая церквушка, знаменитая своими подземными склепами, где исключительно сухой воздух предохранил от разложения тела погребенных. Исполняющий обязанности гида неторопливый священник охотно разрешает пожать руку гигантской мумии “крестоносца”, которая сохранила почти живую мягкость кожи, ставшей коричневой от времени и постоянного общения с любопытными туристами.

Несколько дальше – собор святого Патрика, увешанный внутри полковыми знаменами и сохранивший кафедру, с которой читал свои проповеди настоятель собора в 1713-1745 годах Джонатан Свифт, уроженец Дублина, блестящий писатель и мыслитель, автор острых политических памфлетов и несравненных “Путешествий Гулливера”, книги, которую знают и любят на всей планете. Ирландец до мозга костей, Свифт призывал соотечественников в свое время “жечь все английское, кроме английского угля”. Собор обладает изумительной акустикой, в особых случаях используется как концертный зал, и под его гулкими сводами звучали произведения Д.Д.Шостаковича, когда в 1972 году он посетил Дублин, чтобы получить диплом доктора музыки, присвоенный ему столичным университетом Тринити-колледж.

В аэропорту чету Шостаковичей встречали официальные лица, очень радушно, но казенно, и для Ирины, супруги Дмитрия Дмитриевича был приятной неожиданностью букет цветов, который вручила моя жена. С этого началось наше знакомство, запомнившееся на всю жизнь. Нет, не потому, что судьба свела на короткое время с великим композитором. Честно говоря, я ожидал увидеть очередного советского сановника, каких немало встречал за границей, важного, надутого и требующего заботы о своей персоне. А Дмитрий Дмитриевич очаровал и покорил мою семью своей простотой в общении, скромностью, обаянием и душевной щедростью. Я преклоняюсь перед этим человеком.

На южной окраине Дублина, в Киллайни, приезжим обязательно покажут небольшой коттедж Бернарда Шоу, а на побережье Ирландского моря, в Донлири, – круглую башенку, в которой творил Джеймс Джойс. При этом ирландцы не преминут подчеркнуть, что многие поэты, писатели и драматурги, снискавшие мировую славу как признанные мастера английского языка, родились и выросли в Ирландии, и назовут имена Бернарда Шоу, Джонатана Свифта, Оскара Уайльда, Уильяма Батлера Йитса и Джеймса Джойса.

В пантеоне национальной славы не только инженеры человеческих душ. Математик Уильям Роэн Гамильтон (1805 – 1865) открыл кватернионы, Эдмонд Барк (1729 – 1797) известен своими работами по французской революции. Физик Эрнст Холтон первым указал в 1932 году на возможность расщепления атома искусственным путем совместно с англичанином Джоном Коккрофтом, и они разделили Нобелевскую премию 1951 года. Список всемирно известных актеров и актрис, певцов и певиц, музыкальных групп и танцевальных ансамблей с ирландскими корнями кажется нескончаемым. Когда заходит речь о какой-нибудь знаменитости, ирландцы норовят разыскать ее связи с Ирландией, и, если это не удается, ореол славы начинает заметно тускнеть. В первую очередь, это относится, естественно, к политическим деятелям.

В выходные дни любимое место отдыха жителей Дублина – Феникс-парк, превосходящий по размерам, говорят ирландцы, все парки Лондона. Достаточно сказать, что пересекающее его прямое и широкое шоссе тянется почти на четыре километра, а в его ухоженном лесу водится стадо грациозных оленей. Название парка не имеет прямого отношения к птице, возрождающейся из пепла, и пошло от близлежащего ручья. Неподалеку расположен зоосад, воспетый в народной балладе о парне, которому бедность не позволила отправиться в свадебное путешествие дальше зоопарка.

Не менее притягательной силой для горожан обладают песчаные, каменистые и, надо признать, абсолютно непригодные для поклонников жаркого юга пляжи Блэкрока, Донлири, Киллайни и других приморских пригородов. Даже в яркий солнечный день с Ирландского моря веет прохладой, вода отчаянно холодная, и зябко смотреть на девичьи фигурки в микроскопических “бикини”, картинно разбросанные по камням, в то время как мимо степенно прохаживаются семейные люди, облаченные в толстые шерстяные свитеры.

Из Хоуса на севере Дублина выходят на рассвете в море рыбачьи лодки, и уже к завтраку можно приобрести на берегу живую рыбу, пляшущую в руках. Обойдется значительно дешевле, чем в рыбных магазинах, где, конечно, выбор шире: крабы, семга всех видов, свежая камбала, все зависит от кредитоспособности покупателя. На южной окраине, в Донлири и вместительной бухте Киллайни, бесшумно скользят по воде парусные яхты, гонят волну катера, тарахтят моторные лодки и колышутся на волнах весельные шлюпки с торчащими по бортам удочками. Сидя в одном из кафе Донлири и наблюдая за тем, как лихо причаливает пароход с почтой из английского порта Холихед, ирландцы чувствуют свою связь с внешним миром и одновременно успокаивают себя мыслью, что они все же далеки от него.