Здравствуй, Ирландия. Глава 7. Страна тысячи приветов.

Стойкие почитатели Уолфа Тона и его идеи единой неделимой Ирландии встречаются буквально на каждом углу в Корке на южном побережье острова.

Это второй по величине город республики, промышленный, торговый и культурный центр исторической провинции Манстер. Его порт Ков регулярно навещают белоснежные трансатлантические лайнеры, и на подходе пассажиры любуются живописными домами, сбегающими по склонам зеленых холмов к пологому берегу. Предприятия Корка славятся шерстяными и текстильными изделиями, одеждой и обувью, лакокрасочными материалами, пивом и виски, а его жители – предприимчивостью и с детства укоренившимся несогласием с существующими порядками.

Основание города, по освященной веками ирландской традиции, приписывают святому Финбару, построившему в YI столетии церковь и школу на южном берегу реки Ли, которая растекается в тех местах на множество ручейков. Святым по чину положено творить чудеса, и Финбар наверняка не отставал от своих коллег, но в памяти остался в роли просветителя, а не волшебника. Гэльское Корк переводится как “болотистая местность”, и до сих пор один из городских районов называется “болото”. Правда, иногда это связывают с тяжелым характером и непредсказуемым поведением его обитателей.

Поселение, которому дал путевку в жизнь Финбар, постигла жестокая судьба других районов Ирландии: в IX веке оно подверглось нападению норманнов. Там же они и обосновались, но с течением времени вошли в тесный контакт с аборигенами и постепенно растворились среди ирландцев. В XII веке сюда пришли войска короля Англии, и с тех пор в Корке номинально действовали английские законы, но на практике город следовал старым обычаям, испытанным временем. В походах Кромвеля и Вильгельма Оранского Корк выступил на стороне, потерпевшей поражение. По окончании военных действий стены и фортификационные сооружения были срыты, а горожан вынудили ограничиться мирными занятиями – торговлей и ремеслами. Но в 1920-х годах, с новым подъемом освободительной борьбы, Корк вновь приобрел репутацию “мятежного города”.

– Ирландцы – народ гордый и свободолюбивый. Разные племена и народы пытались подмять нас под себя, но ничего у них из этого не получилось. Ирландцы всегда остаются ирландцами, какой бы силой ни обладали пришельцы, и Корк тому самый наглядный пример, – говорил генеральный секретарь компартии Ирландии Майкл О’Риордан, уроженец Корка и горячий патриот своего города.

Мы неслись на юг от Дублина, где нас ждали многочисленные друзья и бывшие товарищи Майкла по работе (раньше он работал кондуктором городского автобуса). На конечной остановке автобусов в Корке нашу машину окружили плотным кольцом, и часа два мы провели в пабе за кружками “гиннесса” и шумной беседой, сопровождавшейся крепким похлопыванием по спинам. После этого Майкл заявил, что мое ирландское образование нельзя считать завершенным, если мы немедленно не посетим замок Бларни и знаменитую скалу Бларни-стоун, нечто вроде ирландской “каабы”, объекта всеобщего интереса и паломничества. Туда мы и отправились. Спина и плечи гудели, будто я таскал мешки с песком.

– Во времена правления английской королевы Елизаветы Тюдор ее представитель лорд Керри вел переговоры с лордом Бларни в Корке, – просвещал меня по дороге Майкл. – Англичанин требовал, чтобы ирландцы безропотно подчинились королевской власти и отказались от традиционной практики выборов вождей ирландскими кланами. Лорд Бларни не спорил, со всем соглашался, но откладывал выполнение обещанного со дня на день, из месяца в месяц, подслащая горькую пилюлю сладкими речами. В итоге незадачливый лорд Керри стал посмешищем при дворе, а королева, и на троне не утратившая чувства юмора, как-то заметила: “А, это все сплошной бларни. Он совсем не собирается делать того, что обещает. Просто зубы заговаривает”.

Так английский язык обогатился еще одним выражением, почерпнутым в Ирландии, – “бларни”, что в толковом словаре трактуется как способность “втирать очки”, но не нахально и грубо, а в самой приятной манере и практически без злого умысла. Это – умение говорить долго, красиво и убедительно, ничего не сказав. Если уж быть абсолютно точным, “бларни” означает “забивать баки” или “вешать лапшу на уши”, кому как больше нравится. Один из лучших комплиментов иностранцу в Ирландии – торжественно объявить, что он “овладел искусством бларни”, а это дается, поверьте, далеко не каждому.

Для этого недостаточно прирожденного или благоприобретенного дара красноречия. Согласно поверью, нужно еще, как минимум, поцеловать Бларни-стоун. Беспощадный Майкл заставил меня лечь на холодный камень, свеситься головой над пропастью и тянуться губами к шероховатой скале, а сам в это время сидел на моих ногах, чтобы предотвратить долгое и наверняка болезненное падение.

– Ничего, ничего, – весело приговаривал мой мучитель. – Хорошему можно научиться только трудом и с риском. Мне тоже было нелегко, когда в Москве передо мной ставили кружку вашего пива и пытливо заглядывали в рот, ожидая похвалы.

Среди достопримечательностей графства Корк – не только Бларни-стоун. Пересеченная местность с глубокими оврагами и высокими холмами, покрытыми густой и жесткой растительностью, служила надежным убежищем для мятежников во все времена.

– Настоящая партизанская страна, – с гордостью отзывался о своих родных местах Майкл на обратном пути к городу.

– Однажды отрядам ИРА, которые в начале 1920-х годов вели ожесточенные бои с англичанами, понадобились грузовики, чтобы перебросить людей и оружие к Дублину, – повествовал мой спутник. – Командование решило позаимствовать транспорт у американской фирмы “Форд”, обосновавшейся в Корке. Администрация попыталась отказать, ссылаясь на непричастность США к англо-ирландскому конфликту. Командир отряда не счел нужным ввязываться в беспредметный спор, что-то быстро набросал на клочке бумаги и небрежно вручил его управляющему. Оторопевший бизнесмен прочел: “ИРА объявляет войну Соединенным Штатам Америки”. После чего грузовики реквизировали на законном основании.

– Не удивительно, – заключил Майкл, – что именно в графстве Корк есть небольшой, но задиристый городок Макрум, возможно, единственный в своем роде на земном шаре. Его жители без ложной скромности заверяют, что Макрум не породил ни одного дурака.

Столь же лестные отзывы о земляках можно услышать и в других районах Ирландии, чаще всего в графстве Керри, которое играет роль главного поставщика государственных и партийных деятелей, высших чиновников полиции и таможенной службы, профсоюзных боссов и руководителей рекламных контор. Столкнувшись с изворотливым человеком, в совершенстве владеющим искусством “бларни”, в Ирландии сухо замечают: “Должно быть, вы из Керри?” и редко ошибаются. А если иностранец отличится острым словом или деловой хваткой, собеседники в Дублине похвалят: “Настоящий человек из Керри”.

Чего никак не скажешь о Майкле О’Риордане. В его взгляде искрилась легкая хитринка, часто встречающаяся у ирландцев, но он никогда не пытался построить свое благополучие за чужой счет. Ладный, широкоплечий мужчина с теплыми глазами и добрым сердцем, Майкл отличался скромностью в быту и поведении, мыслил и говорил логично, умел выслушать собеседника до конца, не перебивая, и доказать свою точку зрения, никого не обидев. Его уважали и ему симпатизировали люди, на дух не переносившие “красных”. О’Риордан заслужил такое отношение своей высокой принципиальностью, убежденностью в правоте марксистского учения и большим мужеством.

В его время (он был ровесником Октябрьской революции в России) только воистину храбрые люди вступали в коммунистическую партию Ирландии. Это не сулило им привилегий и быстрой карьеры, как в СССР, а строго наоборот. Коммунисты подвергались преследованиям, гонениям, увольнению с государственной службы, а самых упрямых бросали за решету. “Простая серая домашняя мышь – хороший человек. Она все понимает, только сказать ничего не может”, – вспоминал, мягко улыбаясь, Майкл, который провел не один месяц в одиночной тюремной камере после того, как еще юношей ушел добровольцем воевать против фашизма в Испании.

По приезде в Дублин я сознательно не спешил выходить на контакт с ирландскими коммунистами. В основном, из опасений, что это может им навредить. И без моего присутствия их постоянно обвиняли в слишком тесных связях с Советским Союзом, называя “рукой Москвы”. О’Риордан сам меня разыскал после моего выступления по ирландскому телевидению, договорились о встрече и надолго засели в пабе.

– Я где-то задержался в тот вечер, домой пришел поздно и вижу, семья собралась перед телевизором, – рассказывал Майкл. – Жена не зовет, как обычно, на кухню ужинать, а приглашает сесть рядом. Смотрю, на экране прилично одетый молодой человек, совершенно незнакомый. Говорит по-английски с акцентом выпускника частной школы, но мысли высказывает, на взгляд, скажем, моих соседей, непотребные. Прислушался. Батюшки! Да это корреспондент ТАСС в Дублине. Признаться, не ожидал, что ты выстоишь под огнем провокационных вопросов ведущего. Он свое дело знает. А ты молодец! Значит, нашего полку прибыло. Это ж надо такому случиться, чтобы по ирландскому телевидению беззастенчиво вели советскую пропаганду!

Мы не просто познакомились, а подружились, бывали в гостях друг у друга, по возвращении из командировки в Дублин пару раз я встречался с Майклом в Москве, когда он приезжал в дни праздников покрасоваться на трибуне для почетных гостей во время демонстрации на Красной площади. О`Риордан не скрывал симпатий к Советской России, но больше любил бывать в Литве, небольшой стране с проблемами, чем-то напоминавшими ему родину.

Радушные хозяева, по русскому обычаю и с затаенным чувством превосходства, старались напоить гостя до потери пульса, но не на того напали. Майкл мог высушить одну бутылку водки, другую, и ни в одном глазу. К пиву, сваренному по советским рецептам, относился неуважительно и называл “конской мочой”. Без должного энтузиазма воспринимал идею “дальнейшего углубления связей братских партий”, а когда мы познакомились поближе, и он решил, что мне можно доверять, как-то пояснил: “У нас нет ни малейшего желания сменить британского льва на русского медведя”. После чего я проникся к нему еще большим уважением.

* * *

Ирландцы – народ любознательный, живой и непосредственный. Им чуждо показное равнодушие и некоторая отрешенность, которые обычно демонстрируют англичане, чтобы подчеркнуть дистанцию между ними и окружающим миром. Однажды мы с женой и сыном пошли в зоопарк и задержались перед клеткой с обезьянами, обмениваясь впечатлениями, естественно, по-русски. И тотчас вокруг образовалась небольшая толпа, разглядывавшая нас с явно большим интересом, чем забавных зверушек.

В супермаркете можно простоять с покупками не один десяток минут в очереди у кассы, пока кассирша и покупательница не обсудят в мельчайших деталях последние животрепещущие новости и капризы ирландской погоды. В Москве, в лучшем случае, кассиршу бы уволили без выходного пособия, а в худшем – болтливых дам линчевали бы на месте. В Дублине люди устало переминаются с ноги на ногу, не ропщут и чутко прислушиваются к разговору: авось, узнают что-нибудь интересное или полезное. А еще говорят, будто русские – самый смиренный народ в мире. Вот начальство, действительно, готовы терпеть любое, но с обслуживающим персоналом не церемонятся. В Ирландии опять же – строго наоборот.

В большинстве крупных магазинов продавцы обычно поглощены занимательной беседой друг с другом или безответственным трепом по телефону, что не имеет никакого отношения к их прямым обязанностям, и покупатели бродят из зала в зал по воле волн. Но если вам посчастливится привлечь внимание продавца, он будет бесконечно рад новому собеседнику, с готовностью покажет все, что требуется и не требуется, мимоходом выведав все ваши семейные тайны, и будет приятно поражен, если вы решите что-нибудь купить до того, как расстанетесь закадычными друзьями.

Очереди разбухли в феврале 1971 года, когда страна перешла к десятичной денежной системе, чтобы отвечать европейским стандартам. Раньше было недосуг, да и привыкли к архаичному счету, делившему ирландский фунт по примеру Англии на двадцать шиллингов, которые состояли из двенадцати пенсов каждый. Иностранцы вечно путались, а местные жители не жаловались. Фунты стерлингов и даже звонкую мелочь охотно принимали в магазинах и пабах Дублина один к одному. В Лондоне ирландскую валюту, если обменивали, то по более низкому курсу. Теперь новые времена и нравы, чуть ли не единая Европа, и ирландский фунт стал равен ста новым пенсам. Исчезли привычные шиллинги, и в обращение были выпущены новенькие разменные монеты с изображением птиц и зверей.

Этого дня ждали в Ирландии с чувством обреченности и недобрыми опасениями. К нему готовились загодя. Еще в конце 1970 года все семьи получили по почте брошюры, доходчиво иллюстрировавшие различия между старой и новой системами. К разъяснительной кампании активно подключились газеты, радио и телевидение. За несколько дней до ввода новых денег закрылись банки и почтовые отделения, чтобы привести в порядок свои дела и переучить служащих. Повсюду появились плакаты и таблицы с обозначением выходящих из употребления шиллингов и их новых эквивалентов.

Объединенными усилиями удалось избежать повальной неразберихи, но 15 февраля жители Дублина явно чувствовали себя не в своей тарелке. Люди замирали перед витринами знакомых магазинов и растерянно глядели на ярлыки с ценами товаров, что-то судорожно подсчитывали, беззвучно шевеля губами. У прилавков то и дело вспыхивали споры, и покупатель с продавцом беспомощно перебирали непривычные глазу монеты.

Домашние хозяйки пребывали в состоянии тихой паники, и многие запаслись продуктами на неделю вперед, чтобы оттянуть необходимость очередного похода по магазинам. Среди пассажиров в городском транспорте царило нездоровое возбуждение, а кондукторы двухэтажных зеленых (в отличие от красных в Лондоне) автобусов даже грозили забастовкой, отказываясь дважды пересчитывать для каждого пассажира стоимость его проезда.

Правительство приняло решение о переходе на десятичную систему, избавившую Ирландию от футов, миль и унций, вслед за Англией, когда определились планы добиваться вступления в Европейское сообщество. Если и раньше эта идея не пользовалась должной популярностью среди ирландцев, то после денежного нововведения она стала еще менее привлекательной. Кроме всего прочего, новые деньги принесли падение уровня жизни. Промышленные и торговые компании использовали “округление” цен для увеличения стоимости товаров и услуг. То же самое произошло после введения евро в январе 1999 года.

Чрезвычайное событие еще долго дебатировалось в домах, пабах и на улицах, дав пищу для нескончаемых споров о достоинствах и недостатках приобщения к “большой Европе”. Но не будь этой злободневной темы, ирландцы всегда найдут объект для жаркой дискуссии. Они очень любят поговорить, способны говорить без остановки, и перерыв на обед служит лишним поводом для пересудов.

Незнание предмета никогда не является препятствием, а молчать им просто невмоготу. Собеседника дослушают в лучшем случае до половины, вторую на ходу додумают и сразу же начинают отвечать, лишая его возможности довести мысль до конца. Всегда находишься под впечатлением, что твои слушатели все знают заранее. За словом ирландцы в карман не полезут, но и каждое свое слово взвесят и отшлифуют, попробуют на вкус и звучание, прежде чем возникнет новая фраза.

В лондонских автобусах гнетет гробовое молчание, если они идут по маршрутам, которые минуют кварталы, заселенные темнокожими британцами, а в общественном транспорте ирландской столицы царит атмосфера, напоминающая массовый выезд на природу московского учреждения. У некоторых пассажиров разложены на коленях вечерние газеты, начинающие выходить после полудня, но читать некогда, потому что вокруг происходит нечто донельзя интересное. Все заняты разговорами со случайными попутчиками и старыми знакомыми по прежним поездкам.

Кондукторам, собирающим деньги за проезд, нелегко проделать извилистый путь по двухэтажному салону автобуса и вернуться на свое законное место до конца маршрута, так как нужно перемолвиться словом с каждым клиентом. Их спасает лишь отсутствие стоящих пассажиров, потому что на остановках из очереди заполняются только сидячие места, но в часы “пик” разрешается и постоять в проходе на первом этаже. В результате столь бурного всестороннего общения все знают всех и каждого, и новый человек – событие, которое склоняется на все лады. А уж попадаться на острый язык ирландцев просто не рекомендуется.

Вспоминаются такие случаи. На аукционе в пригороде Дублина Доки, где была выставлена на продажу черная кастрюля, аукционер приметил в зале протестантского пастора и возгласил, обращаясь к священнику: “Эта прекрасная круглая кастрюля послужит вам чудесным колоколом”. “С вашим языком внутри”, – невозмутимо предложил пастор. Или – знакомый видит новые кожаные перчатки у приятеля, сорвавшего большой куш на скачках, и ядовито замечает: “Не странно ли, что когда человеку приваливает удача, у него начинают мерзнуть руки”. А на вопрос, свежие ли сливки, глубоко оскорбленная в лучших чувствах официантка ответила: “Если бы они были свежее, я бы подала вам траву”.

Для молодежи предмет наиболее горячих дебатов – перспективы подыскать работу на родине, равно как преимущества и тяготы жизни за границей. Далеко не всем выпускникам ирландских университетов удается найти себе применение в своей стране. Под влиянием эмиграции и других экономических факторов ирландцы поздно женятся и выходят замуж. Среди них высок процент холостяков и “соломенных вдовушек”, мужья которых вынуждены трудиться за морями и океанами.

В сельской местности старший сын обычно остается на ферме помогать родителям, но он не приведет в дом молодую жену, чтобы не подрывать авторитета матери, не создавать сутолоку на кухне и не вызывать кухонные раздоры. По официальной статистике, среди ирландцев в возрасте до двадцати лет женятся только три процента, в двадцать пять – тридцать пять лет – сорок семь процентов и в возрасте свыше сорока лет – сорок процентов. Молодые люди могут проходить в женихах и невестах не один год, жить гражданским браком, но за это время непременно накопят денег, чтобы оборудовать свое жилье отдельно от родителей. Молодая семья скорее залезет в большие долги, чем поселится в одном доме со старшими.

Статистика находит в средней ирландской семье больше трех детей, но я был знаком с людьми, перекрывшими средние показатели в четыре раза. Это объясняется как влиянием католической церкви, запрещающей искусственный контроль над рождаемостью, так и ненасытной любовью к детям. Они окружены всеобщей заботой и вниманием, и каждому ребенку находят полезное занятие: мальчишки разносят и развозят газеты, девочки помогают матери по хозяйству, и все при деле, что помогает профилактике подростковой преступности. Для студентов не считается зазорным работать во время каникул продавцами или официантами. Правда, в новом тысячелетии, с ростом благосостояния, рождаемость несколько снизилась, но Ирландия не достигла черты “стареющей нации”, как некоторые страны Западной Европы.

У дублинского порта возле шумной магистрали стоит необычный дорожный знак с надписью “Осторожно! Мы любим наших детей. Пожалуйста, сбавьте скорость!” А по окончании уроков на шоссе время от времени выходит представитель школьной администрации или кто-то из родителей со знаком “Осторожно, дети!” или “Стоп!” Он поджидает, пока возле него соберется группа ребят, а потом останавливает подходящие машины, чтобы дать дорогу спешащим домой школьникам. И как бы ни рвался до этого на части водитель, пугая встречных и поперечных скоростными выкрутасами, он будет смирно сидеть за рулем и радостно улыбаться детям.

Ирландская семья отличается спаянностью и нерушимой дружбой, и какие бы ни возникали разногласия, семейные связи стоят выше всего. Никто не бросит на произвол судьбы старого отца и мать, и часто можно встретить в домах стареющих дядей, теток и прочих родственников. Однако “института бабушек” в Ирландии нет, и некому, сидя на скамейке у подъезда дома, воспитывать чужих детей на расстоянии. После первых родов молодая женщина расстается с мечтами о собственной карьере, если муж достаточно зарабатывает, и не возлагает надежд на помощь своей матери или свекрови. По дому хлопочут жены, и они же гуляют с детскими колясками, в редких случаях – начинающие отцы. Опытные папаши всегда находят предлог, чтобы отвертеться от семейных обязанностей.

Когда заходит речь о связях их семьи с прошлым Ирландии, все ирландцы немножко снобы. Это история, скажем, гражданской войны начала 1920-х годов, которую, однако, перетрясают до сих пор. Ирландцы твердо помнят, на чьей стороне сражались чьи родители, и люди, только что мирно беседовавшие за общим столом, наотрез отказываются сесть в одну машину с недавним собеседником. “Его отец был полицейским в двадцатые годы”, – сообщают они мне по секрету. Но чаще это история очень давняя, когда выясняется, что мои новые знакомые не просто ирландцы, а разделяются на “англо-ирландцев” и “чисто ирландцев”, то есть потомков английских колонистов и коренных жителей острова. К тому же, оказывается, есть еще “западные британцы” – презрительная кличка тех, кто ратует за самые тесные связи с Англией, горячо отстаивая мысль о том, что “без Англии Ирландия ничто”.

Все это, не считая разделения по религии. Даже привычка засиживаться допоздна в гостях (редко кто покидал мой дом раньше двух – трех часов ночи, а многие вспоминали о своем доме только на рассвете) – признак религиозной принадлежности в Дублине. Если человек ложится спать поздно, он католик, а если рано – протестант. Более того, именно протестантам, деловым и озабоченным, приписывают присказку о ранней пташке, которая всенепременно съест своего червяка. Причем ирландцы обладают удивительной способностью с первого взгляда определить религию незнакомых людей, и затруднение вызывает только встреча с атеистом, которого всегда относят к протестантам.

Один из моих коллег, работающий в “Айриш таймс”, мог безошибочно указать, когда мы сидели в пабе, кто из наших соседей католик и кто протестант. А когда мне однажды случилось ехать в одной машине с тремя католиками по улице в протестантском квартале Белфаста, прохожие останавливались, демонстративно плевали на землю и грозили нам вслед кулаками, из чего я заключил, что у меня много общего с католиками. Стоило нашей машине застрять в уличной “пробке”, как тут же собралась недоброжелательно настроенная толпа. Пришлось разворачиваться в нарушение всех правил дорожного движения и уносить ноги.

Подобная ситуация, впрочем, может возникнуть только в Белфасте, где власти веками разжигали межрелигиозную ненависть. В республике ничего похожего нет, и говорить о каком-либо притеснении протестантов не приходится. Хотя их численность на Юге сократилась втрое с середины XIX столетия до ста тысяч человек, экономическая мощь протестантской общины почти не пострадала. Около трети директоров компаний, управляющих и секретарей – протестанты. Им принадлежат почти двадцать процентов ферм с наделом более восьмидесяти гектаров, а также многие промышленные и торговые компании.

* * *

На ирландских фермах выращивают зерновые и пасут скот, щедрые поля и пастбища обеспечивают почти все потребности страны в продовольствии, разнообразие овощей и фруктов на рынках и в магазинах радует глаз. Все, что советские люди могли лицезреть только в “Книге о вкусной и здоровой пище”, все, что требуется искусному кулинару, чтобы порадовать самого искушенного гурмана, все это под рукой. Не удивительно, что в стране издается масса книг с рецептами соблазнительных национальных кушаний.

Но абсолютно бесполезно надеяться на знакомство с ними в ирландских домах, даже когда приходишь в гости к одному из самых популярных авторов кулинарных пособий. Единственное, на что отважилась хозяйка, – это пышный омлет, разукрашенный зеленью. “Омлет у меня получается не хуже”, – подытожила наши впечатления моя супруга по дороге к дому. Она опасалась, что после этого визита я начну придираться к ее готовке. Зря опасалась, как выяснилось.

Еда для ирландцев – не удовольствие, а суровая необходимость. Приготовление пищи – не искусство, требующее вдохновения и творческого порыва, а будничная обязанность, от которой нет спасения. Поэтому ирландцы едят все, что подано на стол, не привередничая и не перебирая. Так они приучены в спартанских домашних условиях. Вот только когда моя жена однажды поставила на стол жареные грибы, собранные нами в лесу, гости вначале отказывались верить, что “это можно класть в рот”. Но, посмотрев на хозяев, уплетавших грибы за обе щеки, вздохнули, решились, а потом долго нахваливали “русскую предприимчивость”. До этого они ели только немощные шампиньоны, вымоченные и замученные до неузнаваемости.

Ирландская хозяйка, как правило, не станет колдовать у плиты, стараясь произвести на свет нечто сверхъестественное из мяса и свежих овощей, а просто высыплет в кастрюлю с водой некий порошок, суп из пакета, изготовленный фабричным путем, размешает, вскипятит и тем порадует семью. На красочных обложках пакетов названия разные, но способ доведения содержимого до съедобной кондиции и его вкус примерно один и тот же. Исключаются пристрастия и капризы, экономия времени и сил бесспорная, польза сомнительная, налицо воспитание в духе “ешь что дают”.

Назвать ирландскую хозяйку ленивой нельзя, обвинить ее в том, что она не желает угодить мужу и детям, – глупо. Остается предположить, что она слишком избалована изобилием продуктов, и ей не приходится изобретать, как часто случается в России, щи, котлеты и компот из одного кочана капусты. К счастью, нет правила без исключения. Недалеко от Голуэя на западе Ирландии в семье врача-анестезиолога мне довелось отведать нечто, по всем статьям напоминающее настоящий украинский борщ, приправленный звучным ирландским названием. Правда, такая удача может выпасть разве что за пределами столицы.

В Дублине хозяйке раньше не приходилось возиться со вторым блюдом. Достаточно было на скорую руку поджарить кусок сочного мяса или красной рыбы. Но после приобщения к ЕС и введения евро, всколыхнувшего розничные цены, экономные жены вынуждены постоянно повышать уровень своих знаний и кулинарного мастерства, проявлять находчивость и изобретательность, чтобы прокормить семью. Канули в вечность времена сравнительно дешевых продуктов, выросших естественным путем. Им на смену пришли достижения современных технологий, выдающих на гора количество и мало заботящихся о качестве. Помидор выглядит, как помидор, а на вкус почти не отличается от редиса или огурца.

Несмотря на большие перемены в политической и экономической жизни, внешне, на улицах, все остается по-старому. Все так же перебегают друг другу дорогу пешеходы и машины, и никто никуда никогда особо не спешит. Иностранца сразу опознают по озабоченному виду и ускоренной походке. Первый встречный с видимым удовольствием остановится, если спросить у него дорогу, и не только детально объяснит, как и куда нужно идти или ехать, но и успеет между делом выспросить, к кому и зачем едешь, а заодно о семье, близких и знакомых. А если выяснится, что вы гость в Ирландии, то к месту назначения в тот день можно и не попасть, просидев с новым приятелем в пабе до глубокого вечера.

Даже в международном аэропорту Дублина, где кто-то всегда опаздывает на самолет, другие безуспешно разыскивают пропавшие в дороге чемоданы, а третьи смиренно ждут очереди к таможеннику, никакого ажиотажа нет и в помине. Широко улыбающийся таможенник всматривается в мое лицо и восклицает: “Постойте, я вас где-то видел”. У меня сердце падает, думаю: “Еще спутает с контрабандистом, и устроят мне личный досмотр с пристрастием по полной программе”. А он улыбается все шире и шире, за пределы возможного, хлопает себя по лбу, и его осеняет: “Так вы же выступали по телевидению в программе Гея Берна. Первый русский в Ирландии! Проходите, пожалуйста. Удачного вам дня”. А когда потребовалось помочь корреспонденту “Правды”, собравшемуся в Дублин с ознакомительной поездкой, получить визу, мы с иммиграционным чиновником затратили больше времени, перебирая общих знакомых, чем на бумаги.

Визит моего коллеги из Москвы был омрачен странным происшествием. Из аэропорта я доставил гостя к гостинице, долго искал парковку, потом сумел втиснуть машину среди других, прижавшихся к кромке тротуара, и мы пошли в отель оформляться и занести чемодан. На сигнализацию я машину не поставил. Во-первых, долгого отсутствия не предвиделось, да и находились мы в самом центре города, где неприятностей не ожидаешь. А во-вторых, противоугонные устройства еще не достигли нынешнего совершенства. Тогда они зачастую подавали сигнал тревоги без видимой причины, просто чтобы напомнить о своем существовании, и приходилось извиняться перед хозяевами, вскакивать из-за стола и бежать на улицу, чтобы угомонить раскричавшийся клаксон.

Короче говоря, посмотрел мой гость свой гостиничный номер, остался доволен, и мы поспешили к машине: нас поджидала моя супруга с ужином. Машины на месте не оказалось, и ее поиски (“Может, ты ее запарковал не здесь?”) ничего не дали. Вернулись в отель, и под сочувствующие вздохи портье я позвонил по телефону в полицию, где сообщение об угоне автомобиля приняли, как если бы речь шла о перемене погоды. Из чего можно было заключить, что мне предстоит покупать новое средство передвижения. Однако я не терял надежды и связался с человеком, имевшим отношение к военной разведке. “Нехорошо получается, – внушал я ему. – Плохая реклама для Ирландии. Единственный советский журналист в Дублине, и у него угоняют машину. А если он об этом растрезвонит по всему миру?”

Через день позвонили из полиции и предложили забрать моего “форда”. Он практически не пострадал, только было выбито стекло со стороны водителя. Исчезли, естественно, пальто и фотоаппарат, а на заднем сиденье и на полу были разбросаны сухие грибы и конфеты из посылки, которую передали с оказией мои родственники. Нетронутыми остались и две бутылки водки. По-видимому, воры проявили осторожность: их смутила “бескозырка”, жестяная нашлепка на горлышке бутылки, а неизвестная (этикетка-то на русском языке) прозрачная жидкость могла оказаться чем угодно. “Вам повезло, – подвел итоги сержант полиции. – Обычно машины крадут, чтобы продать в Северной Ирландии, а там ищи ветра в поле. В вашем случае, думаю, ребята решили просто покататься, а когда кончился бензин, бросили тачку на пустыре”.

Мой незваный гость из “Правды” придерживался иной точки зрения и списывал инцидент на происки спецслужб. К его мнению следовало прислушаться, так как, по моим сведениям, он получал зарплату в двух местах, в том числе на Лубянке. Возможно, он был прав. Когда я благодарил своего ирландского благодетеля за действенную помощь и дал высокую оценку работе компетентных органов Ирландии, он воспринял это как должное, не стал отпираться и юлить, кивая на заслуги полиции.

В отличие от сдержанных и молчаливых англичан, втайне убежденных, что они призваны украсить собой человечество, ирландец с готовностью первым вступит в разговор и обязательно пригласит в гости. Не беда, если забудет оставить адрес, – это можно простить для первого знакомства. А к югу от столицы в горах Уиклоу проезжего человека, интересующегося исключительно дорогой, не только зазовут в дом, усадят у камина, но и заставят пригубить душистого ирландского виски. Во многих селах на дверях ферм не существует запоров, и хозяева всегда искренне рады залетному гостю. Радушие и гостеприимство Ирландии дали ей имя “страны тысячи приветов”.

Если же не хватает времени и сил забраться в глушь и хочется просто погулять вдали от шума городского, на пути к осуществлению этого скромного желания могут возникнуть непредвиденные трудности. По обочинам шоссе и вдоль проселочных дорог идут сплошные заборы в человеческий рост и выше, навалены груды камней, посажен непролазный кустарник, щетинятся ряды колючей проволоки либо торчат на видных местах сердитые таблички с охранной надписью “Частная собственность. Нарушители привлекаются к судебной ответственности”. Земля, особенно в районе Дублина и других крупных городов, ценится очень высоко и каждая пядь кому-то принадлежит, а уж этот кто-то за свою пядь костьми ляжет. Автомашина пробирается как бы по туннелю, и некуда ступить в сторону от дороги, даже когда подпирает нужда.

Частная собственность на землю, которую горячо отстаивают депутаты Государственной Думы России как путь к процветанию нации, в Ирландии становится на пути прокладки новых шоссе и улиц, ведет к вздорожанию жилищного строительства и росту квартплаты. Собственник норовит диктовать свои условия к личной выгоде, и его мало волнует, что другие люди могут от этого пострадать. С рыбалкой тоже не разгуляешься, потому что самые богатые рыбой озера и реки находятся в частном владении. Не приходится удивляться, что борьба ИРА против частной, прежде всего иностранной, собственности на землю и воды пользуется поддержкой в народе.

При многочисленных ограничениях, вынуждающих семьи располагаться на пикник возле не огороженных обочин шоссе под обстрелом выхлопных газов, встречаются и места, доступные всем и каждому. Одно из самых привлекательных – Глендалох, долина двух зеркальных озер среди гор Уиклоу, густо и беспорядочно поросших лесом. Естественно, Глендалох не обошелся без своего святого – святого Кевина, настроившего массу церквей и дожившего, если верить преданиям, до ста двадцати лет, что легко объяснить воздержанием и здоровым образом жизни, равно как отсутствием вредных привычек. Развалины церквей и тысячелетняя круглая башня соперничают с озерной форелью в борьбе за внимание туристов, стекающихся в эти места по выходным дням. На ферме при въезде на территорию заповедника жена лесничего торгует серыми буханками хлеба домашней выпечки, напоминающими по вкусу наш черный хлеб, но с едва уловимой кислинкой.

Вдоль крутого берега, куда и козы взбираются с опаской, петляет извилистая предательская тропка, а по сторонам в дремучих зарослях могучего папоротника полным полно отборных белых грибов. Ирландцы их не собирают, наивно полагая, что к еде непригодно все, что растет в лесу само по себе, без участия человека, и в магазины не попадает. За час – другой при московской сноровке, выработанной острой конкуренцией в лесах Подмосковья, можно наполнить не одну корзину тугими боровиками с шоколадными шляпками, среди которых попадаются экземпляры весом в килограмм и тяжелее.

Когда мы впервые увидели этих красавцев, стоявших на опушке открыто и гордо, то дружно отказались верить своим глазам. “Раз их никто не трогает, значит, они ядовитые или с какой-то затаенной порчей”, – смело предположила моя жена. Но искушенный в грибной охоте сын настоял, чтобы грибы взяли с собой. “Не пропадать же добру!” – Согласился я и стянул с себя майку, из которой смастерили мешок, потому что корзины у нас, конечно, не было. Дома грибы долго нюхали и пробовали на язык, не горчит ли, а потом хозяйка дома решилась на поступок, сравнимый с подвигом Александра Матросова, который закрыл грудью вражеский пулемет. “Сейчас я пожарю грибы и отведаю, – сказала моя отважная супруга. – Ждем два часа. Если не придется вызывать скорую помощь, значит, и вам грибов достанется”. Так и сделали, после чего Глендалох стал нашим любимым местом отдыха и одновременно источником поступления бесплатных деликатесов.

Там же, буквально в двух шагах от Дублина, – стремительный водопад, старинное здание, фонтаны со звериными мордами и ухоженные сады Пауэрскорт, где за деревьями мелькают грациозные пугливые олени. К сожалению, в этом районе случился пожар, что произошло после моего отъезда из Ирландии, и былое великолепие восстанавливали с трудом. Но в целом, власти прилагают немалые усилия к тому, чтобы сохранить и приумножить доставшееся им от прежних поколений наследство. Вблизи крупных городов леса обтянуты забором из проволоки, и гуляющие чинно прохаживаются по аккуратным дорожкам, время от времени сверяясь с планом местности, который выдают бесплатно при входе заботливые хранители зеленого богатства.

Живописные горы Уиклоу, манящие дикой красотой и покоем, окаймляют Дублин с юга. В течение столетий они служили прибежищем для непокорных кланов О’Тулов и О’Бернов, успешно отражавших поползновения иностранцев на свою свободу. В начале XIX века англичане проложили военную дорогу, вдоль нее возвели укрепленные форты, остатки которых сохранились до наших дней, и сломили сопротивление ирландцев. Сейчас в этих местах встречаются только мирные фермеры и автолюбители, заехавшие полюбоваться горными склонами и глубокими расщелинами. В наиболее труднодоступных районах, куда на машине не пробраться, можно натолкнуться на бойцов ИРА, проводящих учения подальше от ока полиции.

К западу от Дублина и гор Уиклоу раскинулись густо-зеленые пышные поля. Эти места знамениты своими скакунами. В городе Нейс, куда ведет скоростное шоссе, регулярно проводятся рысистые состязания, привлекающие тысячи любителей со всех концов страны и гостей из-за рубежа. Вокруг города Карра на две тысячи гектаров простираются высокотравные луга без единого дерева и забора, а сам город снискал печальную известность тем, что рядом находится военный лагерь, куда время от времени ссылали политических заключенных. Их охрану по разным соображениям правительство не решалось доверить тюремщикам, состоящим на гражданской службе.

В Ирландии бесполезно пытаться что-либо утаить. В прошлом еще только разрабатывались планы введения чрезвычайного законодательства, позволяющего аресты без суда и следствия, а заинтересованные лица уже обзванивали друг друга по телефону, обмениваясь последними новостями: “в Карра завезли новую партию коек”. Значит, в ближайшие дни следует ожидать ночного стука в дверь. Не вежливого постукивания костяшками пальцев, а грубого удара тяжелым прикладом винтовки.

* * *

По дороге из Карра в Дублин по выходным дням стоят у обочины шоссе группами и в одиночку молодые люди, вытянув перед собой правую руку с поднятым вверх большим пальцем. На первый взгляд, обычные “хичхайкеры”, путешествующие по земному шару на попутных машинах, не прибегая к услугам туристических контор. Их можно встретить в любой стране мира, кроме России, где водители частных и государственных машин от “камаза” до “мерседеса” никого не возят бесплатно. В Ирландии, как везде, денег не берут. Тем более, когда на шоссе “голосуют” люди с военной выправкой.

В 18.30 в пятницу все офицеры и солдаты, свободные от караула в казармах, снимают форму и отправляются в город. До утра понедельника защита страны от происков врагов переходит в руки территориальной армии, состоящей в основном из чиновников, которые прошли небольшую военную подготовку в летних лагерях. На охрану границ республика может выделить единовременно около пятисот человек, да и то в будние дни.

Численность вооруженных сил Ирландии, включая сухопутные войска, морской флот и авиацию, невелика – около тринадцати тысяч человек и свыше шестнадцати тысяч – в резерве. Военный бюджет съедает чуть больше одного процента национального дохода, что говорит об экономном расходовании средств и стремлении развивать экономику. Армия Норвегии, сходная по размерам с ирландской, требует на свое содержание четыре, а Швеции – и все двенадцать процентов. Всеобщей воинской повинности нет, потому что ирландца не надо призывать к защите родины, он впитывает патриотизм с молоком матери.

Армия профессиональная и комплектуется по принципу добровольности в надежде, что зеленый рекрут польстится на все готовое. Однако армейское жалованье, хотя и не маленькое, нельзя назвать очень привлекательным. Многие офицеры, достигнув степеней известных, уходят в отставку, чтобы податься в бизнес или на государственную службу. Кампания по вербовке привлекает в основном молодых людей, которым не дается школьное образование. Поэтому всегда стараются удержать старые кадры.

Долгие годы мобилизационные планы ирландской армии строились на основе доклада, подготовленного генерал-лейтенантом Даниэлем Маккенной в 1944 году. Доклад гласил: “Военная ситуация, требующая ввода в действие армии, может возникнуть лишь в случае вторжения из Европы, инициированного коммунистической страной”. Предполагалось, что армия не будет мобилизована до объявления войны в Европе, то есть у нее предостаточно времени для организационных мероприятий. Считалось, что государство возьмет под свой контроль грузовики и такси, автобусы и бульдозеры, поэтому имевшийся в распоряжении армии транспорт не ремонтировали и не обновляли.

Когда сформулировали планы по армии, стали искать потенциального противника, и сразу возникла масса вопросов. Если сбросить со счетов ближайшего соседа, то, серьезно говоря, вроде бы больше никого нет. Если война будет именно с Англией, значит, у нее нельзя закупать оружие. А если предстоит война с другой великой державой, какой смысл приобретать танки и самолеты, если все равно придется партизанить? Если закупать оружие в Европе, то во время войны на континенте Ирландия будет отрезана от поставщиков. Чем тогда воевать?

Здесь надо отдать справедливость ирландским политическим деятелям и генералам: даже в шутку никто не предлагал наладить в стране массовое производство собственного оружия для поддержания национального престижа. Ирландия, рассудили в Дублине, не страдает комплексом неполноценности, не претендует на звание великой державы и вполне может обойтись без военно-промышленного комплекса, само существование которого неизбежно вызовет сложные экономические и финансовые проблемы.

В конечном итоге, никакой реальной политики не выработали, и оружие повезли из тех стран, где его можно было купить числом поболее, ценою подешевле. В результате на вооружение ирландской армии поступили бельгийские винтовки и швейцарская противовоздушная артиллерия, а когда пришли зенитки, оказалось, что к ним полагаются радарные установки, на которые денег уже не хватило.

ВВС состояли из пяти английских самолетов “Вэмпайр” выпуска 1950-х годов, но два из них пришлось пустить на запчасти, чтобы позволить оставшимся подняться в воздух и приземлиться без приключений. В новом тысячелетии появились современные боевые вертолеты и легкие военные самолеты, несущие службу по охране морских границ.

Грузовики ввозили из ФРГ, а средства связи – из Англии. Военная форма поступала из Дании, что до глубины души оскорбляло национальные фирмы по производству готового платья. Больше всех возмущалась компания в Лимерике, претендующая на пальму первенства по массовому пошиву одежды. Ее администрация утверждает, что еще в девятнадцатом веке она получала заказы на обмундирование для английской армии, дислоцированной в Ирландии, и непростительно забывать о былых заслугах.

На первых порах правительство использовало армию в чисто декоративных целях, и, если исключить строевую муштру, армейская служба сводилась к охране многочисленных казарм, большая часть которых была построена во времена английского правления. К примеру, в Дублине – в 1704 году и в Корке – в 1801 году. Они были рассчитаны на гораздо большее число солдат, чем может себе позволить Ирландия, и по всей стране было разбросано сорок два комплекса армейских бараков.

На их защиту от возможных посягательств уходили все силы армии, но оставлять их без присмотра не решались из опасений, что пустующие помещения станут достоянием гражданских ведомств. Они, как известно, постоянно нуждаются в расширении жизненного пространства при неуклонном росте числа казенных столов и бумаг, разукрашенных разноцветными печатями и замысловатыми подписями.

Единственным просветом в однообразной гарнизонной службе остается участие ирландцев в миротворческих операциях ООН, и они показали себя отличными солдатами в разных районах земного шара, куда направляли “голубые каски” для обеспечения мира и безопасности вконец рассорившихся народов. В далеком прошлом ирландцам также случалось служить за границей – в армиях России, Франции и других стран, и ирландские солдаты и офицеры проявляли особое рвение, когда сталкивались с английскими войсками.

Все стратегические планы, навеянные “холодной войной”, опрокинули горячие события августа 1969 года в Северной Ирландии, где сложилась крайне напряженная ситуация. В ирландской армии было объявлено состояние готовности, на границе развернуты полевые госпитали для оказания помощи беженцам и пострадавшим. Мобилизация показала, что армия не подготовлена к операциям у разделительной черты между двумя частями Ирландии. Не было бронетранспортеров, так как министерство обороны отказывалось их приобретать из-за непосильной дороговизны. Саперное оборудование не отвечало требованиям рытья траншей, ремонта мостов и дорог. О патрулировании говорить не приходилось, потому что не хватало вездеходов.

По этим причинам правительство стало уделять больше внимания вооруженным силам. Повысили жалованье военнослужащим, что расширило возможности вербовки и позволяет сохранить старые кадры, закупили за границей новое вооружение. В задачи армии ввели охрану границы, уродливым шрамом рассекающей лицо Ирландии. Я уже говорил, что она была проведена без всякого учета географических особенностей, зачастую разрезает фермы так, что половина двора относится к республике, а другая находится на английской территории, как в случае с Россией и Украиной. Местные жители седьмым чувством угадывают, где лежит чужое владение, но для человека со стороны путешествие в приграничных районах сопряжено с трудностями и чревато неприятными сюрпризами.

* * *

Что продемонстрировала моя поездка на машине к самой северной точке острова, Малин-хед. Проложить маршрут по карте не составило большого труда, но запутаться в хитросплетениях проселочных дорог, обсаженных высокими кустами, оказалось еще легче. За крутым поворотом я наскочил на армейский “джип”, возле которого расположились полукругом трое английских солдат и офицер. Их ядовитая пятнистая форма и обилие огнестрельного оружия резко бросались в глаза на фоне безмятежных лугов и привольных пастбищ.

Поворотом дула автомата мне было предложено остановиться и покинуть машину. Командир патруля вежливо козырнул:

– Куда путь держите?

– К Малин-хед, – честно признался я.

– Документы, пожалуйста.

Документов не нашлось, потому что до того момента их никто никогда не спрашивал, но бдительных стражей густого кустарника вполне устроила моя визитная карточка.

– Советский журналист! – Обрадовался офицер, а за тихим ликованием сквозило эдакое злорадство: “Попался, фрукт! Ну, сейчас мы тебе покажем Кузькину мать, которой нам грозил Никита Хрущев!” – Каким ветром вас сюда занесло? Ведь здесь британская территория. Для пересечения границы надлежит иметь паспорт, въездную визу либо штамп в паспорте, проставленный в министерстве внутренних дел Великобритании. Надо понимать, вы советский гражданин, а без визы право на въезд имеют только ирландские граждане. Извините, но я вынужден вас задержать и доставить в ближайший полицейский участок для выяснения личности и проведения надлежащего дознания.

Очень вежливый попался офицер и смотрит на меня ласково, как кот на сметану. Я попытался ему объяснить, что по карте вроде бы ничего не нарушал. Офицер не снизошел до спора с человеком без военной формы, выслушал до конца и стал добросовестно изучать вместе со мной злосчастную карту Автомобильной ассоциации. Не поленился достать свою для сравнения. Вскоре мы оба окончательно запутались, но на его стороне были сила и знание топографии. В который раз я пожалел, что не ходил в школьные годы по азимуту и терпеть не мог военно-патриотических игр.

В разгар наших блужданий по карте с противоположного конца дороги прикатил трактор. Его водитель жадно ввязался в картографические изыскания и без особого труда доказал, что не я, а патруль британской армии нагло нарушил границу суверенного государства. Действительно, дальше по дороге удалось разыскать поросшие сорняками развалины таможенного пункта. ИРА плохо к ним относится и взрывает с редким постоянством, так что разрушенное не успевают восстанавливать. Да и таможенные чиновники, народ в принципе мирный, не проявляют большого желания возвращаться на прежние места, хотя их пытаются убедить, что снаряд не ударяет в одну точку дважды.

– Вот, смотрите! – Торжествующе кричал фермер, потрясая искореженной ржавой вывеской с надписью “Таможня”, которую дотошный местный житель нашел в руинах здания.

– Здесь сам черт ногу сломит, – пожаловался смущенный командир патруля, но капитулировать отказался и решил докопаться до истины самостоятельно, ковыряясь попеременно в карте и в развалинах.

Я как будто все еще считался под арестом и, чтобы как-то убить время, завел разговор со стоявшим рядом солдатом.

– Ну, и как вам служится в Ирландии?

– Странно это все, в голове не укладывается, – признался служивый. – Наш полк второй месяц в Ольстере. Ребята не дождутся, когда нас вернут в Рейнскую армию. Там спокойно, пиво отличное, не хуже нашего, а здесь никогда не знаешь, кто и где начнет стрелять. – Солдат говорил, не глядя в мою сторону, не расслаблялся ни на секунду, беспрестанно бегая глазами по придорожным кустам. Автомат привычно держал на сгибе левой руки. – Перед отъездом из Германии, – продолжал он, – нам раздали брошюрки “Что нужно знать о беспорядках в Ольстере”. Там все просто: “во всем виноваты террористы ИРА”. А когда идешь в патруле по улицам Белфаста, вокруг такие же дома и такие же люди, что и у нас в Бирмингеме, и хотят того же – работы, жилья лучшей жизни. На нас волками смотрят. Чужие мы в Ирландии.

Солдат помолчал, словно раздумывая над тем, что еще можно сказать, потом снова заговорил:

– Как-то выступал по телевидению генерал Тьюзо, командующий британскими войсками в Северной Ирландии. Ему задают вопрос: “За что умирают британские солдаты в Ольстере?” Он четко отрезал: “Солдат умирает за дело, которое поручило ему командование в соответствии с политикой правительства ее величества”. О том же спросили у старослуживого сержанта, а он и говорит: “За что умирают? Да ни за что. Если погибает ирландец, он становится для своего народа мучеником, героем. Он отдает жизнь за то, во что верит. А мы? Да ни за что”.

Мы покурили молча. Вернулся на рысях немного запыхавшийся и обескураженный командир патруля.

– Да, вышла ошибка. Приношу извинения. Вы свободны. Можете следовать дальше.

Солдаты вскочили в “джип” и умчались на северо-восток, где их ждала казарма, укутанная мешками с песком и обнесенная колючей проволокой, как и положено оккупационной армии на чужой и враждебной территории.

Рядом остался стоять водитель трактора, проводивший “джип” сумрачным взглядом. Когда солдаты скрылись из виду, фермер повернулся ко мне.

– Меня зовут Шон Мерфи или просто Шон, – представился он. – Живу здесь неподалеку. А вас я сразу признал, – улыбнулся мой спаситель. – Вы ведь у нас первый русский и выступали по телевидению. Видно, интересуетесь, как мы здесь с британцами сосуществуем.

– Да так вот и сосуществуем, – продолжал. – Шныряют тут день и ночь, наших ребят разыскивают… Ребят из ИРА, – уточнил для неразумного иностранца. – Только зря стараются. Они в кустах не прячутся. Мне знающие люди рассказывали, что в домах католиков Белфаста и Дерри хозяйка с вечера оставляет на кухонном столе бутерброды и молоко, а заднюю дверь не запирает. Если кто из ребят проголодается, ужин готов. Да и у нас по всей республике люди всегда помогут, если надо. У меня двое парней ушли в ИРА. Я сначала возражал, и мать плакала. Но когда солдаты начали рыть глубокие траншеи поперек дорог на границе, мы с соседями взялись за лопаты и все аккуратно заровняли.

– Ведь это что же получается? – горячился Шон. – И я, и мой отец, и деды наши жили на этой земле, сеяли и убирали урожай, растили детей и ходили в гости к соседям, а сейчас появляются чужие солдаты и говорят, что эта земля не наша, а британская территория. Кто же им поверит? Да и кто с этим согласится? Я бы сам вступил в ИРА, да годы мои уже не те.

Позднее я встречал единомышленников Шона Мерфи и на крайнем западе, и на юге острова. А на востоке, ближе к столице, народ не спешит вливаться в ИРА и больше надеется на то, что дружными усилиями политических деятелей проблема раскола страны рано или поздно будет решена мирными средствами. Хотя большинство склонно думать, что скорее поздно, чем рано.